Снимки презентации книги сделаны Ларисой Панкратовой. Архивные фотографии любезно предоставлены Александром Колмогоровым

«Фергана» открывает новую рубрику - авторскую серию «застольных бесед» литератора и журналиста Санджара Янышева с известными уроженцами Ташкента (впрочем, как известно, ташкентцы бывшими не бывают) и всей нашей Азии, ныне живущими в Москве. Это актёры, писатели, художники. В общем, азиатские мигранты, которые как-то изменили художественный облик российской культуры, внесли в нее свои краски, ритмы и образы.

Встречайте.

Актёр и поэт, чистокровный ташкентец Александр Колмогоров (для коллег по театру навеки - Дядя Саша) издал свою первую прозаическую книгу: «Прошу ответить девушку». В аннотации сказано, что автор «рождён на окраине империи, где водоворот времени вбирал, закручивал и выбрасывал на другие берега множество причудливых, драгоценных для писателя характеров и судеб». Но и судьба самого Колмогорова оказалась весьма причудливой...

Санджар Янышев: - Саша, ты в Москве уже целую жизнь, шестнадцать лет, стало быть, кое-что понимаешь в здешнем устройстве. Вот, скажем, в одной из служб московского такси, при вызове через интернет, нужно заполнить что-то вроде анкеты: курящий (салон) или некурящий, шансон (в динамиках) или Рахманинов… Ну, может, музыку ты не выбираешь. Но там точно есть графа: водитель-славянин. Тебя как… хм… «славянина» это не коробит? Или как автора рассказа «Чурки».

Александр Колмогоров: - Если я скажу, что мне пофигу, ты поверишь? Ну, не езжу я на такси.

- Это обсуждали в соцсетях, сошлись на том, что азиаты и кавказцы хуже знают Москву - поэтому никакого оголтелого расизма тут нет, а есть суровая реальность.

- Ну, так бы и писали: водитель-москвич!..

- …в двадцатом поколении. Москвич-в-двадцатом-поколении лучше знает Москву, чем москвич-в-девятнадцатом-поколении и т.д.

- Ага-ага. Но мне кажется, тут есть некоторое лукавство. Например. Сколько по «Культуре» было передач о сносе старинных зданий! И лучше всех историю и топонимику Москвы знает - кто?

- Уличные коты.

- Ну да, коты. А еще кто? Человек с восточной фамилией Рахматуллин.

- Рахматуллин Рустам Эврикович. Ну, он как раз москвич потомственный…

- Ну вот, и при чём тут национальность?..

Актер Виктор Вержбицкий с книгой актера Александра Колмогорова

- Саша, а ты после переезда как быстро в Москве адаптировался?

- Смотря что считать «адаптацией». Если тот момент, когда научился говорить слово «нет»… Или что-то другое?

- Когда перестал замечать ментов?

- …или когда привык к «кидалову»? В любой момент тебя могут «кинуть» - и ты принимаешь эти правила игры.

- Ты не производишь впечатление человека, которого хочется «кинуть». Хотя рассказ «Крысы любят Моцарта» из твоей книжки - он ведь про тебя, про твои московские мытарства? Правда, там - начало 90-х…

- Да, там всё точно. И крысы, то бишь «кидальщики», никуда из Москвы не исчезли; может, слегка приспособились под новые условия. А вот про себя не могу сказать, что полностью тут адаптировался. Что город этот стал мне абсолютно родным. Это невозможно, потому что родной - всё равно Ташкент. Просто произошло… устаканивание. Ведь если говорить о книгах - о стихах, о рассказах, - то первые годы ничего этого вообще не было. А было тупое врастание, поиски заработка… Много позже где-то внутри сработала сигнальная аппаратура: расслабься. И снова, после многолетнего перерыва, попёрло творчество.

- У меня три года прошло, прежде чем включился этот аппарат.

- У меня, наверное, больше… Сперва появились какие-то сценарии, «негритянские» подработки - я вдруг вспомнил, что умею писать, что этим ведь тоже можно зарабатывать, не только актёрством, да?.. Важную роль в московской адаптации сыграли люди: не только бывшие ташкентцы, но и близкие по духу москвичи. Через них Москва и становится своей.

- А было такое: идешь по улицам или едешь в метро - и вдруг, словно музыка, хлынула любовь: к этим людям, этому воздуху, этой каше под ногами… - и чуешь животом ли, позвоночником, что отныне этот город уже немножко твой?

- Да, что-то потихонечку щёлкает, накопление идёт: вот моя остановка, вот мой балкон, вот окно, где меня ждёт жена… Но был еще инфаркт в 2009 году - пограничная ситуация, после которой жизнь чувствуешь иначе, другим что ли местом. Включается защитный механизм, а что для пишущего - литература, как не защитный механизм?..

Александр Колмогоров представляет свою книгу друзьям и москвичам. Декабрь 2014 г.

Из актёрских баек Дяди Саши:

«ПЛОХИШ, ШПИОН И КНЯЗЬ МЫШКИН»

Секретарь ЦК компартии Узбекистана написал пьесу про землетрясение. Жуткую. «Папка красного сафьяна». Режиссёра Иогельсона, ЙОГа, заставили ставить её в ТЮЗе. Я, молодой актёр, репетирую пацана-плохиша, который передает секретную папку, найденную в развалинах, американскому шпиону (!). Ни черта не понимаю. Извиняюсь, спрашиваю Иогельсона: «Что я здесь делаю? Как тут играть? Кого?» ЙОГ из зала невозмутимо отвечает: «Играйте князя Мышкина».

* * *

- Расскажи теперь про самый крупный облом в твоей московской жизни.

- О, это история с киносценариями. Год 99-й. Мне дали написать два эпизода для сериала из жизни тружеников казино. Нас было пятеро сценаристов, каждый получил по две серии. Написал - а денег нет. Один из сценаристов мне звонит: «Ну что, Сань, тебе заплатили?» - «Нет, пока ничего». - «А я вот аванс получил, 100 долларов». По тем временам - приличные деньги. Звоню режиссёру. «Ну, где деньги? Жрать-то надо!» - «Ой, нет, Саша, пока никак…» И я понимаю, что он уже крысятничает. Положение безвыходное. Отчаявшись, еду к нему. Прежде я не раз у него бывал, мы обговаривали детали будущей работы, я знал его семью, его соседей по коммуналке… Приезжаю - хозяина дома нет. Зато лежит стопка «бетакамов» с записанными передачами (он подрабатывал на телевидении). Ну, я забираю эти «бетакамы» и уезжаю. В этот же вечер звонит: «Чо такое, Сань?» Говорю: «Всё в порядке. Я взял твои бетакамчики». - «А зачем ты их взял?» - «А ты подумай хорошенько!» - «Неужели ты думаешь, что если б у меня были деньги, я бы тебе их не дал?» - «Ну, вот когда будут деньги - тогда и верну твои кассеты. А если долго денег не будет, я кассеты на мусорку отнесу». - «Да ты чо! Не надо, ты чо!!.. Давай так, я завтра созвонюсь с тем-то и тем-то, ты приходи в такую-то гостиницу…» Прихожу на следующий день в гостиницу, он сидит в номере, бухает. «Ты понимаешь, всего 15 долларов мне дали…» - «Да что ты говоришь!» - «Да вот, смотри, я ходил, занимал…» Даёт мне эти 15 долларов. Я кладу их в карман и говорю: «Когда будет 50 - я тебе дам вот эту кассету, будет еще 100 - отдам остальные». И ушёл. Но, видимо, у него такая была «засада», что он пропал - и уже навсегда.

Примерно в том же году случился еще один облом. Меня свели с одним рекламщиком. Я написал для него сюжет: про тонирование автомобильных стёкол. Принёс. Напоили меня кофем, а сюжет забраковали. Но я, дурак, зачем-то оставил у них дискету с текстом. И через какое-то время вижу по телевизору мою рекламу… Так что были, были обломчики.

- Но совсем уж… э… Иванушкой тебя не назовёшь.

- Конечно! Москва учит говорить «нет».

- Как же при этом не растерять «ташкентство»?

- О, это сидит глубоко внутри: неприкосновенный запас. Для самых близких.

…Тем же летом я устроился грузчиком на Давыдковском рынке. Зарабатывал за смену 100 рублей.

- Нормальные были деньги?

- Как сказать… Я приносил вечером домой двести граммов колбасы, буханку хлеба и десяток яиц. Работодатели сильно удивлялись: почему я не пью. Все остальные грузчики уже с утра были - в пыль. Хозяйка нескольких магазинчиков мне говорит: «Давай я тебя за кассу посажу или давай шофернёй будешь командовать, рейсы распределять? Я никогда не видела таких грузчиков, как ты!» Не, говорю, извини, я тут - временно.

В другой раз я комплектовал медицинские аксессуары. Один ташкентский знакомый их привозил из-за границы в Москву. Нужно было собирать комплект: скажем, три пинцета, пять скальпелей, слуховой аппарат, резиновые перчатки.

- «Слуховой аппарат и резиновые перчатки» - готовый рассказ!

- Ага. Стоим мы, значит, как на конвейере, и целый день кидаем друг другу эти предметы. «Подкинь пинцеты!» У Джека Лондона, помнишь? - герой в прачечной непрерывно гладит чужое бельё… Мартин Иден.

- На презентации твоей книги Володя Терещенко вспоминал вашу совместную работу в кино - тоже готовый сюжет.

- Да уж... Фильм назывался «Жил-был дед». Нас пригласили, четверых актёров, сыграть в одном эпизоде на пять страниц. А роли не распределили. Ну, мы приехали на студию, ждем режиссёра. Приходит помреж, говорит: режиссер занят, выбирайте себе роли сами. Это как? Художественный фильм, где актёры сами выбирают себе роли!

- А снимали вас тоже вслепую? Прямо «Голливудский финал» какой-то.

- Что примечательно: все остались довольны. Кроме меня. В общем, киноискусство наше…

- …по-прежнему в большом долгу.

- Да. Всего я снялся в восьми фильмах. Четыре раза играл врачей. И четыре раза - алкашей.

- А врачи твои тоже… выпивали?

- Нет, врачи были трезвыми до отвращения.

Репетиции в «Ильхоме» (с Михаилом Каминским), 1990-е годы.

Из актёрских баек Дяди Саши:

«КАРТОЧНЫЙ ДОЛГ И БОЛГАРСКАЯ ДРАМАТУРГИЯ»

Когда люди женятся, они начинают обмениваться друг с другом своим бесценным опытом. Или ставят опыты друг на друге. В наши медовые месяцы моя молодая жена экспериментировала с приготовлением новых блюд и моим молодым желудком. Я обучал её новым карточным играм. Играли мы с ней на желания. Изощрялись неистово. Самым невинным было пение в двенадцать ночи на балконе или принудительный просмотр по ТВ выступления Брежнева на партийном пленуме. Исполнение желаний было обязательным.

Однажды жена предложила сыграть на покраску волос. Видимо от отчаяния: никак не могла обыграть меня в «сто одно» или «венгерского дурака». Я легко согласился. И, к своему ужасу, продул все три обговоренные партии. Взмолился: меня же из театра выгонят! Через два дня премьера! Хорошо, сказала жена. Перекрашу тебя после премьеры. Но учти, карточный долг - дело святое!

В советские времена были два варианта красок для волос. Хна давала рыжий цвет. Смесь хны и басмы - чёрный. Жена честно предупредила, что неправильное смешение этих красок может дать зеленоватый оттенок. Участь Кисы Воробьянинова меня не прельщала. Я закусил удила: крась в рыжий!

На следующий день прикрыл факел на голове белой кепкой и отправился в театр. Народ бурно радовался встрече со мной. Я тоже веселился. До того момента, пока в гримёрку не зашёл режиссёр Мустафин.

- Это что? - спросил он.

- Парик, - сказал я. - Был на кинопробе. После спектакля опять туда, на киностудию.

- Ну и цвет, - сказал он, - блядский какой-то. Ладно, гримируйся.

- В антракте Мустафин снова ворвался в гримёрку.

- Ты почему, паразит, парик не снял?!

Пришлось сознаться в смене окраса. Режиссёр хохотнул. Но тут же пообещал убить, потому что через две недели открытие дней болгарской драматургии.

- Ты как собираешься играть в «Сказке о четырёх близнецах»?! Одного Рыжика?! Остальных трёх кто будет играть?! Я?! Автор прилетает, Панчо Панчев! Вот обрадуется!.. Учти, если ты завтра опять придёшь с этими рыжими патлами, я потащу тебя в гримцех и сам остригу, понял?!

- Да у меня денег нет!

- На, паразит! В зарплату отдашь!

Он сунул мне трёшку.

Я дождался, когда Мустафин уйдёт из театра. Постригся у гримёров: коротко, почти наголо. На режиссёрскую трёшку купил две бутылки сухого вина, банку килек и дыню.

- Что это?! - спросила жена, когда я возник в дверном проёме.

- Забирают в армию. Сейчас отметим это дело.

- Не ври! Ты там уже был!

- Соскучился по танкам.

Через две недели мы играли «Четырёх близнецов». Панчеву спектакль понравился. На банкете он хвалил всех и каждого. Когда дошёл до меня, признался, что ни в одной стране не видел, чтобы близнецов играл рыжеволосый артист. Позже Мустафин рассказал, что Панчо спрашивал у него то ли в шутку, то ли всерьёз: у этого парня были проблемы с законом? Нет, ответил Мустафин. У него проблемы с мозгами.

С супругой в Ташкенте. 1978 г.

- Кажется, у Ахматовой была такая игра-тест: чай-кофе, кошка-собака, Шостакович-Прокофьев. Мол, человек всегда выбирает. Или не выбирает - просто любит что-то одно. Либо Достоевского, либо Толстого.

- А ты, Санджар?

- Ну, я - близнец, в любой паре выбираю оба варианта. Люблю и чай, и кофе. И матэ.

- Я не близнец, но у меня - примерно так же. Это, наверно, ташкентская черта - как в том анекдоте: «…и ты тоже прав». Стремление понять другого, услышать и ту тему, и эту музыку. Все цвета. Нет категоричности: я сказал - суслики, значит, никаких бегемотов!

- А еще совсем недавно я полюбил зиму: съездил на Чукотку - и заболел Севером. Казалось бы, всё во мне должно восставать против холода и выбирать тепло, жёлто-солнечный цвет, к которому тянутся герои твоих рассказов…

- Я очень сильно люблю свежевыпавший снег: одна из первых моих фотографий - с мамой на фоне ташкентского снега… У меня про это стихи есть:

…в самом начале жизни

зимой

у заснеженной яблони

мама

присела рядом со мной

на корточки,

обняла, улыбнулась,

чтобы я

не боялся фотографа!..

Чтобы на фотографии

и дальше,

в течение жизни,

всегда

быть рядом со мной!..

Она

так ни разу и не привстала,

не разогнулась:

обняла

и навсегда осталась

рядом со мной.

К разговору об ахматовской игре в пары - а может, и про другое совсем... В детстве по правую руку от нас жил сосед: толстяк дядя Петя. Он работал охранником на пересылке заключённых. А по левую руку жил одноногий дядя Юлдаш. Он развозил на своей бричке уголь. И я всё время их сравнивал. Мальчишки ведь приглядываются ко всем взрослым: вырасту - на кого буду похож? Внешне, казалось, лучше походить на дядю Петю: здорового и крепкого. Он сидит перед своей калиткой, довольный, в шляпе, и читает газету… Но, когда мы играем в футбол, и мяч попадает в руки дяди Пети, тот берет нож и режет наш мяч - назло режет! А дядя Юлдаш едет вечером после работы, он уже в подпитии, он что-то себе поёт… Он останавливает ишака, чтоб посмотреть на нашу игру. «Ребята, - говорит дядя Юлдаш, - забейте за меня пять голов!» Он достаёт из кармана пересыпанные махоркой леденцы и награждает ребятню этими леденцами.

Вот он, Заболоцкий с его вопросом: «…что есть красота И почему ее обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, Или огонь мерцающий в сосуде?» То есть вот: огромный толстый сосуд (дядя Петя) - а рядом вот этот мерцающий огонь, любящее сердце старого фронтовика-узбека…

Держась за ниточку арыка,

в свои семь лет

я облетать умел семь улиц,

весь белый свет.

Куда бы улица ни мчалась,

как ни вилась -

за эту ниточку держалась

и не рвалась.

Эта ниточка вела меня дальше, на соседнюю улицу, в другие миры; и когда в третьем классе я как школьный артист попал на радио, то снова удивился: с нами, молодыми дикторами, занималась 70-летняя старушка, которая в прошлом была балериной - и она учила нас правильной речи… Я тогда еще не понимал, что основа-то - Высокая Культура: это Санкт-Петербург, это Петипа, это Императорский балет… Она девчонкой там танцевала, а во время войны эвакуировалась в Ташкент. И вот она учит нас: «Что вы кукарекаете на весь белый свет? Обращайтесь к конкретному человеку и пытайтесь услышать: ЧТО он вам скажет в ответ»... Через таких людей нам открывались и человеческие, и профессиональные тайны. Вот он - Станиславский: не кричите, услышьте… И дальше, дальше, дальше.

Портрет из фойе Ташкентского ТЮЗа

Из актёрских баек Дяди Саши:

«МИМО АНЬКИНОЙ ГРИМЁРКИ»

1994 год. В Молодёжном театре Узбекистана день зарплаты. Все разглядывают новенькие купюры, первые банкноты независимой республики. Кто-то из актёров говорит:

- Интересно, трудно их подделать? Хорошо они защищены?

Я тоже задаю себе этот вопрос. И тут же иду в женскую гримёрку. В ту, где сидят заслуженные и официально пока не признанные народные артистки, среди которых самая любимая мной и народом - Аннушка Мильчакова.

Не спеша расспрашиваю женщин: что теперь и за сколько сумов можно купить. Потом интересуюсь, смотрели ли вчера женщины передачу про новые деньги. Все отвечают отрицательно. Просят рассказать.

- Да там ничего особенного, - говорю я, - разве что, как отличить настоящую купюру от фальшивки…

- Ну, так не тяни кота, - ворчит Аннушка.

Прошу её дать мне любую купюру. Говорю:

- Смотрите… Нужно аккуратно - вот этой картинкой вниз - положить денежку на угол стола. Именно так, а то не получится.

- Почему этой? - спрашивает кто-то.

- А на ней - смотрите - всякие здания: театры, дворцы, музеи. Тут специальная краска. Весь фокус в её особенности. И ещё: поверхность стола должна быть ровной, чистой...

Актрисы собираются вокруг меня, внимательно следят за моими действиями. Кто-то ватой смахивает со столика пудру. Пристраиваю купюру в угол стола. Спрашиваю: есть ли спички? Мне протягивают коробок.

- Э, э! Ты что, поджигать её собрался? - негодует Аннушка.

- Ещё чего. Слушайте, если вам не интересно…

Я кладу коробок на стол. Направляюсь к двери.

- Ладно, гордый какой, - говорит Мильчакова, - раз начал, давай уже.

Женщины кивают, нетерпеливо подталкивают меня к столу.

- Коробок кладём сверху, по центру купюры, - продолжаю я, - вот сюда, чтобы под ним на обратной стороне был рисунок здания…

Тщательно выравниваю на углу стола купюру и спичечный коробок.

- Теперь самое главное. Аккуратно, точно бьём тыльной стороной кулака по коробку.

Я медленно замахиваюсь и ударяю кулаком по коробке спичек.

- Ну? И что? - нетерпеливо спрашивают актрисы.

- Сейчас...

Снимаю коробок с купюры. Беру её. Разглядываю.

- Ну?! - Аннушка толкает меня в бок.

- Ага, понятно… Это настоящая купюра. - Удовлетворённо говорю я. - Смотрите, девочки: дворец целый, не развалился.

Следующие несколько секунд - самые насыщенные: сколько же контрастных эмоций они вмещают в себя!

Сосредоточенное внимание и детская доверчивость сменяются ступором, попыткой собрать в кучку рассыпавшиеся в голове файлы. Затем - происходит взрыв. Возникает желание пришибить того, кто надругался над искренней верой. В меня летят отдельные возгласы и самые искренние, увесистые словосочетания, которыми так богат наш великий и могучий. И вдруг всё это сменяется безудержным хохотом актрис над самими собой.

- Вот змеина! - искренне изумляется Аннушка. - Ведь чуяла, что не зря пришёл! Мимо Анькиной гримёрки он без шуток никогда... Нет! Развесила уши, раззявила рот!.. Пошли! - она берёт меня за руку.

- Куда? - спрашиваю я.

- В костюмерный. Там этот фокус покажешь. Хочу посмотреть на себя со стороны, увидеть, какой идиоткой была.

- Только ты не колись, не продавай, - прошу её.

- Видали?! Учительница первая моя! Пошли!..

Мы идём с Аннушкой в костюмерный цех. Потом в бутафорский. Потом в другие гримёрки. Скоро весь театр узнает, каким способом можно отличить настоящие деньги от фальшивых.

До сих пор жалею, что не запатентовал его.

В спектакле «Конёк-Горбунок»

- Когда четыре года назад я приехал в Ташкент, чтобы поставить маме памятник, я посетил и свой Шумиловский городок. Парка больше не было, а в озеро, в котором мы когда-то купались, теперь свозили грузовиками мусор. При мне подъехал такой грузовик и опрокинул кузов… Огромная чаша озера, полная мусора. А ведь оно было нашим счастьем. То же случилось с Ташкентским сквером. Всадник посреди пустыни.

- Марк Вайль считал, что город, в котором больше миллиона жителей, способен к регенерации, что дух его, genius loci, - неистребим.

- Дай Бог. Имена точно останутся. Вайль, Файнберг, Шукур Бурханов, Рубина…

- Ким-ака.

- Да, наш главный театрал, завсегдатай всех репетиций и спектаклей. Потом, конечно, Броневой, Ткачук...

А вот еще была история. Старшеклассником я бегал в концертный зал Свердлова, ни один концерт не пропускал. Вдруг приезжает одесский мюзик-холл «Гамбринус». И там потрясающий конферансье! Маленький такой. Но КАКИЕ эмоциональные качели!.. Рассказывает что-то смешное - и все хохочут до слёз. Рассказывает что-то грустное - даже с иронией, и уже совсем другие слёзы. Это было нечто совершенно новое, невиданное прежде. Я подошел к нему в антракте: «Мне очень нравятся ваши репризы, можно я их запишу?» И вот он мне диктует, а я в тетрадку записываю: «Ах, Тбилиси, ох, Тбилиси!..» Я потом с этими номерами выступал, я был королём… А через много лет я узнал, что у этих реприз есть автор: Михаил Жванецкий. А маленький конферансье был Роман Карцев.

- Конец 60-х?

- Да, 67-й или 68-й... Представляешь? Я даже потом где-то назвал это явление: «заговоривший Чаплин».

- Ты работал с разными режиссёрами. Марк Вайль, Наби Абдурахманов, Виктор Стрижов, Юрий Ерёмин… Их режиссерские манеры (во время репетиции) сильно различались?

- Вайль чуть больше доверял актёрам - и вот в каком смысле: он давал актёру установку, а потом крутил в этом диапазоне. Ему было важно придерживаться центра, но был коридор, в котором позволялось импровизация. Главное - выдержать ЛИНИЮ. Наби же, ох, дотошный: мало того, что он тысячу раз всё проговаривает, он потом семь шкур с актёра спустит, чтобы получить точнейшее соответствие своему замыслу. Стрижов - режиссёр того же порядка, что Наби. «Шаг влево, шаг вправо - расстрел», шутили актёры.

- А кто был больший тиран?

- Ой, режиссёры все тираны. А как иначе?.

С друзьями-актерами в ташкентском «Ильхоме». Март 2014 г.

Из актёрских баек Дяди Саши:

«РОДСТВЕННИК ИЗ ЗИМНЕГО ЛЕСА»

О невозмутимости актёра Генаши Бессонова в Ташкенте помнят до сих пор.

Однажды в ТЮЗ пришли с проверкой пожарники. Ходили два мужика в мундирах, составляли акты, штрафы выписывали. Меня застали в гримёрке с сигаретой. Я что-то мямлил, извинялся. Гена отвёл меня в сторону.

- Ну, чего ты сразу лапы кверху? Сказал бы: это режиссёрское задание! В роль вхожу!.. Подумаешь, с сигаретой его застукали! Да если даже тебя с любовницей жена застукает, говори: это галлюцинация, мираж!..

К двухнедельным новогодним праздникам Гена относился серьёзно. Забивал по пять ёлок в день в разных концах города. В тот год, о котором пойдёт речь, он явно перестарался. В первых числах января подошёл ко мне.

- Слушай, Александр! Седьмого числа у меня шесть ёлок. На последнюю не успеваю. Доверяю тебе подарить праздник детям вот в этой славной организации…

Седьмого января отыгрываю спектакли в ТЮЗе и еду на елку.

Минут двадцать развлекает детей Снегурочка. Потом зовут меня. Выхожу. Поздравляю. Вожу хоровод под песню «В лесу родилась ёлочка». Допели. Дети и взрослые аплодируют. И вдруг слышу крики из фойе дома культуры:

- Через вьюги и метели

Сани белые летели!..

Этот напевный, ликующий голос не спутаешь ни с каким другим.

Генаша, вдохновенно горланя, идёт в массы. Он не видит меня: я стою по другую сторону ёлки. Дети растерянно, а взрослые с улыбками глядят на это раздвоение личности зимнего волшебника.

- Мчал из леса Дед Мороз!

Ёлку вёз, подарки вёз!.. - объясняет народу Гена.

Наконец он огибает ёлку. Видит меня.

На секунду его радостный взгляд окисляется: он понимает, что чужой на этом конкретном празднике. Но - только на секунду!

Раскинув руки, коллега идёт ко мне. И растроганно восклицает:

- Здорово, братан!..

В этот момент мне тоже хочется ему очень многое сказать. Но он крепко обнимает меня и говорит на ухо:

- Вот, бл…, забыл. Ухожу. Продолжай.

Генаша отталкивает меня к ёлке. Весело машет народу красной рукавицей. Уходить молча - не в его стиле. Он напутствует зайчиков, снежинок и буратин:

- Дорогие детки! Любите мам и пап! Не хулиганьте! Веселитесь с моим братишкой!..

- Саша, напоследок - несколько общеизвестных пар, явно недостаточных, поскольку из двух зол мы, как ташкентцы, всегда выберем третье. Попробуем? Итак: яйцо или курица?

- Страус.

- Смотреть или видеть?

- Летать.

- Круглое или горячее?

- Апельсин.

- Родина или смерть?

- Избушка.

- Мартышка или очки?

- Зощенко.

- Кровь или вино?

- Иссык-Куль.

- Воображение или память?

- Пушкин.

- Сон или разум?

- Чудеса.

- Хрен или редька?

- Арбуз.

- Понять или простить?

- Авоська.

- Рахмат, дорогой!

Спектакль «Тартюф». Александр Колмогоров в роли Господина Лояля.

С Александром Колмогоровым на московской кухне беседовал Санджар Янышев

Международное информационное агентство «Фергана»